УДАЧА, СКРЫТАЯ ОБЫЧНОЙ ЖИЗНЬЮ (Посвящение в Калачакру и две встречи с Кастанедой) НИНА ВАЙЗ ДДЯ ЖУРНАЛА "САН" Перевод Кирилла Семенова Мой сороковой день рождения приближался, как волна прилива. Я была одинока и бездетна и подвергала сом- нениям свою жизнь артистки, восходящей к популярности, но не к стабильным доходам. У меня не было необходимых свиде- тельств достижения взрослоеT: дивана, большого обеденного стола, упорядоченного набора тарелок и цветного телевизора. И хотя я убеждала себя, что это произошло лишь потому, что недавно покинувший меня любовник позаимствовал у меня почти всю мебель и электроприборы, накопленные за несколько лет, я понимала, что реальная проблема заключалась в том, что я посвятила всю свою жизнь работе и не смогла стать известной достаточно быстро. У меня не было никаких перспектив ни на книжные контракты, ни на кинопробы, ни на приглашение на телевидение. Мне нужна была помощь - карта, которая помог- ла бы мне преодолеть лунные пустоши поражения в расцвете жизни. Самой величайшей пользой разочарования является то, что оно приводит человека к религии - и, обычно, не к той, в которой его воспитывали: если бы ему могла помочь самая первая его религия, он просто не столкнулся бы с разочарова- ниями. Мне был необходим экзорсизм, изгнание демонов, ов- ладевших моим состоянием накануне дня рождения, запускаю- щих свои хлесткие ледяные языки в мои уши и нашептывающих симфоническую литургию неудовлетворенности. Я решила на- учиться медитировать, нашла в окрестностях своего дома учи- теля буддизма Випассаны и каждое утро сидела на пурпурной зафу. Подушечка для медитации. -Прим. перев. Однажды после обеда моя подруга Мартина позвонила мне, чтобы сообщить, что скоро в Санта-Монику приедет Далай-Ла- ма, который будет давать Посвящение в Калачакру. Я познако- милась с Мартиной, когда она пришла за сцену после одного из моих спектаклей. "Сексуальные фантазии с холодильником бы- ли просто божественны", - сказала она мне чуть позже, на одном из ее приемов в Пасифик Хейтс, пока дворецкие, нагру- женные серебряными подносами с копченой осетриной и чер- ной икрой, рассекали бурлящие толпы экологов, издателей, пи- сателей и филантропов. Мартина выросла в Аргентине, где для богатых людей было обычным создавать вокруг себя разнородное окружение, состо- ящее из членов королевских семейств, интеллектуалов и худож- ников. Ее теплые карие глаза источали уверенность, щеки оболь- стительно пылали, а каштановые волосы были перехвачены серебряной лентой - это намекало на то, что, несмотря на белый ковер, уставленный бесценными антикварными произ- ведениями искусства, их хозяйка по своей натуре остается мя- тежницей. За шампанским мы с Мартиной обнаружили, что обе пребываем в исканиях. Мы стали часто беседовать об отшель- ничестве, дхарме, проводить время в сатсангах и даршанах. - Хочешь поехать в Санта-Монику вместе со мной? - спросила Мартина по телефону. Посвящение в Калачакру представляет собой одну из самых эзотерических и почетных практик тибетского буддизма. Во время этого ритуала его участники клянутся посвятить свою жизнь альтруизму и стать боддхисаттвами - просветленными личностями, которые вместо того, чтобы выйти после смерти из колеса перерождений, возвращаются на Землю, дабы служить всему живому. Обычно такое посвящение даруется только уче- никам с многолетней предварительной подготовкой за плечами, но, поскольку наш мир настолько стремительно погружается в состояние опустошения окружающей среды, Далай-Лама ре- шил предложить это преображение каждому, кто чувствует в себе подобное стремление. Многие мои друзья собирались при- нять участие в этом событии в Южной Калифорнии, и я приняла предложение Мартины без колебаний. Когда я приехала в "Шангри-Ла", роскошный, украшенный изысканными картинами отель на Оушн-бульваре, Мартина валялась на королевских размеров кровати; на ее животе, воз- вышавшемся над кроватью, как кит над поверхностью спокой- ного океана, раскачивался журнал "Материнство". После двад- цатилетнего перерыва она решила завести пятого ребенка, и сейчас пыталась вновь настроиться на родительскую волну. Я прилегла рядом с ней и раскрыла сорокастраничную брошюру, выданную нам на пятидневный срок процесса посвящения. "...С этого мига до самого просветления... я буду испыты- вать альтруистические намерения... чтобы стать просветлен- ным, вызывай в себе лишь подлинно чистые мысли и забудь о понятиях "я" и "мое"..." Я вовсе не была уверена, что понимаю это. - Мартина, что значит "подлинно чистые мысли"? - спро- сила я, надеясь на глубокую беседу о дхарме. - Неважно. Мы узнаем это при осмосе*. Как думаешь, стоит мне пригласить нянечку для пеленания? - Разумеется, - сказала я, возвращаясь к непостижимому тексту. Утром мы простояли в очереди, растянувшейся по всему кварталу, пока не пришел наш черед трижды набрать полный рот святой шафранной воды и выплюнуть наши ментальные и эмоциональные токсины в белое пластмассовое ведро неверо- ятных размеров. - Меня сейчас стошнит, - стонала Мартина, закрывая глаза, чтобы не видеть пенистую слюну цвета мочи. We'n get it by osmosis. Войдя в зал, мы три раза распростерлись на полу - один раз для Будды, второй - для Учения и третий - в честь всего собрания соискателей. Когда мы добрались до своих мест в переполненной аудитории, я старалась не смотреть на течение празднества слишком пристально. Мы уселись в бархатные кресла, вынули свои брошюры и изучили сцену, на которой монахи в темно-красных накидках с одним рукавом и в шапках цвета новорожденного цыпленка, напоминающих по форме цветок лютика, монотонными низкими горловыми голосами напевали молитвы. Далай-Лама читал подробные указания на тибетском языке. - На какой мы странице? - спросила я Мартину. - Неважно, - ответила она, пробудившись от дремы. - Просто дыши. Медитируй. - Но нам предлагают мысленно представить себе какое-то божество с зелеными руками и цветком во лбу. - Расслабься, - сказала она, вновь прикрыла глаза, вытя- нула ноги и откинула голову назад, на спинку кресла. Но я не могла расслабиться. Этобыла возможность досгичь важного преображения. Я настойчиво пыталась постичь слова текста: "В пределах великой печати чистого света, лишенного тягот врожденного существования, в центре океана жертвенных об- лаков Самантабхадры, подобного пятицветной радуге, изыс- канно украшенной..." В перерыве люди суетливо метались по залу, особенно в том месте, где извилистый свет, напоминающий волосы Медузы, отмечал платные таксофоны. Снаружи, в ярком солнечном све- те Санта-Моники, бродили люди в джинсах и рубашках с корот- ким рукавом, с радиотелефонами, прижатыми к уху: - Пришло приглашение на вечеринку у Ричарда Гира в честь Далай-Ламы? - Мой агент не звонил? - Отмените встречу в половине третьего. Тут смертная тоска, но, думаю, я выдержу. Скажите, что у меня чрезвычайная ситуация или еще что-то. - Так он сказал, что подпишет? Фантастика! Знаешь, может быть, эта штука даже сработает. - Я слышал, что сегодня сразу три вечеринки, а где-то будет чай. Барбара Стрейзэнд тоже приедет? Разузнай. После сигнала гонга все торопливо вернулись в аудиторию. Разомлевшие от летней жары, мы снова плюхнулись в плюше- вые кресла и помолились о том, чтобы стать правдивыми, доб- рыми и сострадательными. Две тысячи собравшихся хором пок- лялись посвятить свою жизнь благополучию других. По дороге назад, в отель, Мартина заговорщическим голо- сом прошептала, что сегодня к ней на чай придет ее друг Карлос Кастанеда. - Никому не говори. Только мы втроем. Он очень разбор- чив в отношении тех, с кем встречается. У нас оставался всего лишь час на приготовления. Как со- седки по студенческому общежитию, одновременно собираю- щиеся на свидания, мы препирались у двери в душ, толкались у зеркала, когда сушили волосы феном и красили губы, а потом поправляли друг другу платья. Наши запястья были еще влаж- ными от французского крема Мартины, когда мы услышали звонок. Мартина проплыла по коридору, восстанавливая отто- ченное спокойствие, и открыла дверь. Невысокий седой муж- чина в помятом костюме из полиэстера и пыльных ковбойских ботинках вошел и обнял ее. "Не может быть, чтобы он был таким", - подумала я. Я представляла его высоким, широкоплечим, с упрямыми и гус- тыми темными волосами - в образе мексиканского аристокра- та, искушенного в шаманизме и жизни в пустыне. Во время учебы в колледже я прочитала все книги Кастанеды, и они увлекали меня больше, чем что-либо еще. Повествование Кас- танеды о его встрече в Мексике с магом-индейцем из племени яки доном Хуаном Матусом пропитало жизнь целого поколения моих сверстников. Мы часто цитировали дона Хуана друг другу. "Следуй пути с сердцем, - повторяли мы. - Удерживай смерть за левым плечом". Мы принимали психоделики и пытались превратить мир в такое место, где любовь стоит выше матери- ализма, а магия - выше науки. Кастанеда и дон Хуан были нашими проводниками по неизведанным землям - по той территории, которую наши родители не решались исследовать из-за консерватизма и страха. Кастанеда заменял нам отца, дон Хуан был нашим духовным учителем, нашим пророком. - Карлос, это Нина, - улыбаясь, сказала Мартина, с неп- ринужденной грацией, - Нина - Карлос Кастанеда. Словно земля, раскрывающаяся под плугом, лицо Кастане- ды растянулось в широкой улыбке, когда он пожимал мне руку. Его ладонь была теплой, как куриное гнездо. Он присел на легкий стул с цветастой обивкой и попросил стакан воды. Я никак не могла поверить, что нахожусь в одной комнате с этим человеком. Мартина проворковала: - Сто лет собираюсь тебя спросить: что на самом деле случилось с доном Хуаном? Он умер? - Нет, нет, - усмехнулся Карлос, -он не умер. Он исчез. Он перешел в другое место. Я тоже учусь этому: как стать бессмертным. Сейчас это моя работа. Большинство людей считает, что их работа - это то, что они делают днем, но настоящая работа начинается после наступления темноты. Большинство людей растрачивают свои жизни, потому что забывают, что рано или поздно умрут. Я занимаюсь именно ночью, в сновидениях. Когда научишься умирать, научишь- ся жить вечно. Когда дон Хуан перешел, моим бенефактором стада Ла Гор- да, - продолжил он, наклонившись вперед и глядя нам обе- им прямо в глаза. - Она была толстая и уродливая, с чер- ными волосами цвета угля и темными глазами. Я был цели- ком во власти ее чар. К этому моменту я была целиком очарована им самим. Его голос, исполненный живого испанского акцента, который ни- как не портил его безупречный английский, загипнотизировал меня. Его глаза пылали от удовольствия нашего пленения. - Чего бы Ла Горда от меня ни захотела - мне приходи- лось это выполнять. Однажды, когда я собирался уехать из Мексики и вернуться в Лос-Анжелес, она приказала мне от- правиться в Туксон. Она сказала, что мне следует порабо- тать поваром в кафе. "Пет, - сказал я ей. - Мне нравится моя жизнь в Лос-Ап- желесе. Я люблю своих друзей. Я не хочу ехать в Туксон. И я нс умею готовить". Я сел в свой грузовичок и уехал. Через шесть часов пути от Найярита я подумал: "Моя жизнь в Лос-Анжелесе не такая уж и .замечательная". Через двенад- цать часов пути от Найярита я думал: "В моей жизни в Лос- Анжелесе много подъемов и спадов". Через восемнадцать часов после моего отъезда из Найярита, на границе Аризо- ны, я поймал себя на мысли: "Моя жизнь в Лос-Анжелесе просто несчастна". Я приехал в Туксон, заглянул в первую же забегаловку и попросил дать мне работу. В этом месте повествования Карлос скрестил руки на груди, выпятил грудь и понизил голос: - "Умеешь готовить яйца? - спросил хозяин. - Понима- ешь, гармбургеры и жареное мясо - это просто, но мы ежедневно подаем завтраки, поэтому ты должен умета го- товить яйца". Я нс умел готовить яйца, так что снял квартирку с кухней и в течение двух недель учился их готовить: яичницу-бол- тунью и яичницу-глазунью, слабо и сильно поджаренные; яйца, сваренные всмятку, вкрутую и без скорлупы; омлеты. Потом я вернулся в то же кафе. "Умеешь готовить яйца?" - снова спросил меня хозяин. "Умею", - ответил я. Так я подучил работу. Через месяц меня повысили и позво- лили нанимать и увольнять персонал. Однажды ко мне пришла девушка по имени Линда и попросилась на работу официанткой. Она показалась мне смышленой, так что я взял ее. Мы подружились, и как-то раз она рассказала мне, что является страстной поклонницей Карлоса Кастапеды. Она дала мне почитать несколько его книг. Я не знал, что сказать. Я взял книги и через пару дней вернул их. Я сказал ей, что почти ничего не понял. Карлос хихикал, наслаждаясь этой историей. Я сидела, по- добрав ноги, на голубой гостиничной кушетке и изучала его ли^о. Совсем недавно газетные критики пытались дискредити- ровать его утверждения о том, что он обучался у мексиканского колдуна. Сочувствующие обозреватели предполагали, что это был художественный домысел. Более строгие критики обвиняли его в обмане. Я слушала историю, которую сейчас рассказывал Карлос, как детектив, и пыталась найти в нем фактические изъяны. Я искала на его коричневом и морщинистом лице, в его глазах признаки обмана. Но я была совершенно очарована его энтузиазмом, его солнечной улыбкой, его интеллигентностью и в конце концов целиком окунулась в его рассказ, как если бы меня увлекло течением воды. - Однажды утром, - продолжал он, - Линда пришла в кафе очень возбужденной. "Что случилось? - спросил я. - Quepusa?" Карлос выпрямился на стуле, скрестил ноги и заговорил высоким голосом: "Он здесь, -сказала она. - Карлос Кастанеда. Там, в пере- улке. Высокий темный мексиканец сидит в белом лимузине с поднятыми стеклами и что-то пишет в желтом блокноте. Я уверена, что это он - ходят слухи, что Кастанеда в Туксо- не. Что же мне делать?" Я не знал, что ответить. Я предложил ей выйти к нему и представиться. Она заявила, что она слишком толстая и Кастанеда никогда не обратит внимания на официантку из какой-то забегаловки. Я смотрел на нее, стоящую передо мной в своей шапочке и переднике. Что до меня, так она выглядела просто прекрасно; она действительно светилась изнутри. Она была молодой, подвижной и обладала живым умом. "Ты прекрасна такая, какая ты есть", - сказал я. Она подкрасила губы, поправила прическу и выскочила в переулок. Две минуты спустя она вернулась; слезы градом катились но ее щекам. "Что случилось?"-спросил я. Она едва могла говорить: "Я постучала в окно... он опустил его... и я сказала: "Привет"... сказала, что меня зовут Линда... а он просто поднял стекло... даже ничего не ответил". - Я почувствовал себя отвратительно, -сказал Карлос; его глаза потемнели от печали. - Разумеется, я знал, что этот человек не был Кастанедой, но я думал, что было бы непло- хо, если бы какой- нибудь парень пригласил ее на обед. Я не знал, что мне делать. Я взял ее за руки и обнял. Он помолчал, глядя в окно на силуэты пальм, протянув- шихся вдоль улицы. - Я тоже заплакал. Понимаете, я по-настоящему полюбил эту девушку. Целый год мы были лучшими друзьями. Мне хотелось рассказать ей, кто я такой, но я понимал, что она просто мне не поверит. Она решила бы, что я пытаюсь по- мочь ей почувствовать себя лучше. Ведь все это время она знала меня как Джо Гомеса. Карлос Кастанеда, человек, о встрече с которым она так мечтала, держал ее в объятиях и рыдал от любви к ней. Но она не узнала его. Любовь проскользнула мимо под чужим именем. Я осознала, что сама похожа на Линду, потому что считаю, что то, к ч ему я стремлюсь, чем-то отличается от той жизни, которая разворачивается передо мной мгновение за мгновением в таких проявлениях, которые я не могу ни запланировать, ни даже вообразить. Карлос замолчал и смотрел на меня. За окном кричали чайки. Солнце заходило, расписывая небо под мрамор. Мы сидели в призрачно-розовом свете заката. Никто не двигался. - Когда я пришел домой, меня ждала Ла Горда. Я не знаю, как она попала внутрь. Она всегда это делала, всегда находи- ла меня. Я рассказал ей о том, что случилось, и спросил, что мне делать дальше. "Vamanos", - сказала она. "Но я не могу так просто уехать, - сказал я ей. - Мне нуж- но предупредить об уходе за две недели, подготовить себе замену, попрощаться с друзьями". "Какая разница? - сказала она. - Боишься, что никто не сможет приготовить яйца так же хорошо, как их готовит Карлос Кас-ганеда? Vamanos". Мы сели в мой грузовичок и уехали. Карлос встал, собираясь уходить, стряхнул пылинки с кос- тюма и протянул руки. Я шагнула в его крепкие объятия, и счастье пронзило меня, как свет луны, озаряющий горизонт. Несколько дней спустя, когда Посвящение в Калачакру бли- зилось к концу, мы с Мартиной сидели в бархатных креслах в полутемной и душной аудитории Санта-Моники. Наши глаза были прикрыты красными повязками. Мы семь раз бросили в воздух что-то вроде зубочисток. Мы пытались представить себя четырехликим божеством Калачакры с двадцатью четырьмя руками, обнимающими свою четырехликую, восьмирукую шафранно-желтую супругу. Мы слизывали сладкий йогурт со своей правой ладони. Мы воображали красные точки, поднима- ющиеся по нашему позвоночнику и смешивающиеся с белыми точками, спускающимися по нему. Тибетские монахи тянули свои политональные монотонные песни, гремели барабанами, гудели гонгами, звенели тарелками, дули в семифутовые трубы, сотворяя симфонию, которая отдавалась в наших костях. Мы клялись говорить только правду, быть добрыми, щедрыми, рас- пространять любовь и посвятить себя просветлению всех живых существ. Когда мы возвращались в гостиницу, Мартина с озорной улыбкой на полных губах сообщила, что сегодня вечером Карлос нанесет нам еще один визит. Мы приготовили блюдо с крекера- ми и сыром, вазу с фруктами и несколько бутылок минеральной воды. Когда солнце скрылось за горизонтом, раздался стук в дверь. Карлос был в том же помятом косгюме, в каком мы видели его несколько дней назад. Он склонился над Мартиной и при- ложил ладонь к ее выпяченному животу: "Но/я, chica. Que tal?" - промурлыкал он, обращаясь к еще нерожденному ребенку. -"Tienesunamadremuybonita, miiysimpatica,ymuyespecial". Он прикрыл глаза и некоторое время молчал, потом обернулся ко мне и крепко обнял. Мартина подтянула к себе еще несколько подушек, разбро- санных на кровати, я уселась на кушетке, а Карлос занял свое место на легком стуле. Он расспросил Мартину о ее муже, о детях и об их общих знакомых. Мы поговорили о погоде; он был очень сценичен даже в обсуждении тумана, мгновенно переключаясь с точного и ясного языка на поток забавных профанаций. Его живость согревала комнату, словно открытый огонь. - Расскажи еще про Ла Горду, - наконец отважилась попросить Мартина, откидываясь на подушки с видом ребенка, предвкушающего рассказ любимой сказки перед сном. Карлос сделал глоток воды и уставился в окно. Небо было темным, и в комнату врывался шум ночного движения машин. - Я позвонил своим друзьям в Лос-Анжелесе, - сказал он, улыбаясь. - "Разделите мои вещи, - сказал я им. -Я уже не вернусь". Они решили, что я напился. "Я не пьян, - за- верил я их.-Я совершенно трезв. Если вы не заберете мои вещи, это сделает хозяйка квартиры". - Утром я выписался из мотеля, сел в грузовичок и уехал. Я еще не знал, куда еду, но это меня не волновало. Я никогда не был так счастлив. - Понимаете, - сказал Карлос, вновь усаживаясь на стул, - разница между мной и большинством людей заключает- ся в том, что большинство людей относится к своей жизни так, словно они едут в поезде и сидят в последнем вагоне. Они смотрят на рельсы, остающиеся позади, и понимают, что и это уже было, и то уже было, - и они разочарованы. И все же они привыкают к этому. Им в точности известно, что произойдет потом, потому что они знают, что было прежде. Они уверены, что их будущее будет таким же, ка- ким было прошлое, - та же порция разочарований, та же порция удовольствий. Но я смотрю на свою жизнь, как если бы я сидел в локомо- тиве. Впереди я вижу пейзажи, которые исчезают вдалеке. Я не знаю, куда я еду, и мне неизвестно, что случится в следу- ющий миг. Независимо от того, что происходило вчера, я знаю, что сегодня может случиться все, что угодно. Вот что позволяет мне оставаться счастливым. Вот что сохраняет во мне жизнь. Карлос искрился энергией и легкостью, и его счастье было заразительным. - Следует прислушиваться к тихим призывам сердца, - сказал он спокойным и доверительным тоном. - Честолю- бие - враг интуиции. Нужно молчать. Нужно слушать ти- хие призывы сердца и понимать, что сейчас может прои- зойти все, что угодно. Я тихо сидела и слушала. Казалось, слова Карлоса изгнали из меня всех демонов подавленности, моллюсками облепивших внутренние стенки моих щек. "Нужно запомнить эту историю", - повторяла я про себя. - Es may tarde, - сказал Карлос, поднимаясь и расправляя ноги. - Мартина, тебе нужно поспать. А я работаю по ночам, так что мне тоже пора идти. - Конечно, упражнения в бессмертии! Послушай, сделай мне одолжение и не исчезай с этого плана, пока не навестишь меня в Сан-Франциско, - улыбаясь, сказала Мартина. - Не волнуйся, - ответил Карлос, вновь прикладывая ладонь к ее животу. Мы проводили Карлоса до порога, и он обЛял меня на прощанье. Спускаясь по лестнице, он насвистывал. Мне очень хотелось побежать вслед за ним, упасть на колени и умолять его забрать меня с собой. Я хотела войти в мир сновидения и пройти свой путь по посмертному миру с помощью Карлоса в роли проводника. Я страстно желала узнать, как умирать, не умирая. - Мартина, мы не можем уйти с ним? - жалобно спроси- ла я. - Шутишь? Как я устала! - простонала она, рухнув на кровать и хватая в руки телефон. - Давай-ка закажем домашнее мороженое с фруктами, зароемся в одеялах и посмотрим Дэвида Леттермана. Это звучало очень заманчиво. Меня захлестнула волна повседневного веселья. Пока Мар- тина звонила портье, я подошла к окну и увидела Карлоса, быстро шагающего вдоль аллеи пальм. Никто не останавливал- ся, чтобы взглянуть на него, или сфотографировать, или поп- росить автограф. Он был совершенно неприметен. Я следила за ним, пока он не дошел до поворота. Там он сел в свой грузовичок и уехал. ------------------------- Published by Sofiya, Transcedental Skamejka, 1998. http://scil.npi.msu.su/~ano |